Лиля слушала, как будто мама рассказывала ей сказку: уже столько лет они обе жили надеждой на освобождение Павла, но ничего не происходило, и вот наконец затеплился луч надежды.
— Правда? Ты думаешь, папу скоро выпустят? Конечно, я приду в норму, — она хотела успокоить мать. — Не волнуйся, все пройдет.
А что это за «все», Мария так и не узнала.
На следующий день Лиля предложила Римме ехать с ней в дом отдыха, та сразу с радостью согласилась:
— В подмосковный дом отдыха? Как хорошо! Я так соскучилась по лыжам! Ведь в Карелии мы все много ходили на лыжах. Правда, мои финансы поют романсы, но я уверена: один мужик даст мне деньги. Жена подозревает его, и он рад будет откупиться от меня.
— Как это у тебя все связано с мужчинами…
— Куда же от них денешься? Как говорится — «такая се ля ви», такая жизнь… Хочешь жить — умей вертеться. А нам женщинам, надо уметь вертеться перед мужиками. Или, — она хитро взглянула на Лилю, — могу добавить: зачастую и под мужиками.
— Ну тебя, Римка, ты в своем репертуаре, — теперь Лиля слушала такие шутки, уже почти совсем не краснея.
Римма решила, что она передаст Лиле привезенный подарок уже в доме отдыха, чтобы это еще больше улучшило ее настроение.
В конце января они сдали экзамены, закрыли надоевшие учебники, сложили в чемоданы зимние свитера и спортивные брюки и на следующий день выехали на пригородной электричке в «Красную Пахру». Только поезд тронулся, Лиля опять стала изливать душу:
— Как я могла не понять его? Как настоящая дура, сама уложила его на себя. Знаешь, он даже сказал мне тогда: «Может, не надо?», а я ему: «Надо, надо». Вот идиотка! — глаза у нее наполнились слезами.
Римма терпеливо слушала, потом сказала:
— Нет, Лилька, ты не вылечишься, пока не найдешь другого. Обязательно надо, чтобы тебя трахнул кто-то другой.
Лиля опешила:
— Что ты говоришь такое?
— Я правду говорю. Слушай, я живу без заблуждений. Была помоложе — заблуждалась, как ты, как все. А на жизнь надо смотреть трезво, по-деловому. Найдешь себе другого, он тебя трахнет — и ты успокоишься.
Лиля, задетая такой грубоватой прямотой, насупилась:
— Ты снова за свое.
Римма погладила подругу по голове и решила развлечь:
— Не дуйся. Вот послушай, какую замечательно красивую песню я слышала в Германии — это теперь самая модная песня, ее поет весь мир, кроме нашего замшелого Советского Союза, — и стала напевать:
Besame, besame mucho,
Como si fuera esta noche la ultima vez…
Называется по-испански «Besame mucho» — «Целуй меня много раз». Мне понравилось, и я запомнила мелодию и записала слова. Перевод такой: «Целуй меня, целуй меня много раз, как будто эта ночь — наша последняя ночь». Здорово? Давай я тебя научу и будем с тобой вместе петь в доме отдыха. А ты потом станешь петь своим любовникам.
— Моим любовникам… — с иронией повторила Лиля, но уже больше не дулась, и обе замурлыкали песню под стук колес электрички.
Подмосковное местечко Красная Пахра находится в сорока километрах к югу от города, у реки Пахры, по Старокалужской дороге. (Дорога знаменита тем, что по ней в 1812 году отступал из Москвы Наполеон.) Река протекает между живописных берегов, это одно из самых красивых мест Подмосковья. Там располагались имения русских дворян, один из них, калужский наместник генерал Кречетников, еще в XVIII веке построил великолепную усадьбу в селе Михайловском — дворец, сохранившийся до сих пор. Потом имение принадлежало князю Шереметьеву, который еще больше расширил дворец. После Великой Отечественной войны, в конце сороковых годов, министерство строительства построило в шести километрах от Михайловского большой трехэтажный дом отдыха «Красная Пахра». Он скоро стал популярным местом отдыха многих москвичей, сумевших достать в него путевку.
У железнодорожной платформы девушек встретил автобус дома отдыха. Ехали по заснеженной проселочной дороге, недавно расчищенной от снежных завалов, по бокам высились сугробы, на ветвях больших сосен и елей лежал красивыми хлопьями снег. От этого вида настроение у Лили сразу улучшилось:
— Римка, смотри, какая красота вокруг!
— Да, почти как у нас в Карелии.
— А Карелия красивая?
— Очень — зеленые леса, голубые озера, серые скалы. Только бедная, а потому жизнь там поганая.
Выйдя из автобуса у подъезда с массивными колоннами, они сразу почувствовали чистоту и свежесть лесного морозного воздуха, он щекотал ноздри приятным холодком и вселял бодрость. В доме отдыха было два корпуса для отдыхающих: один корпус большой, с хорошими условиями, в нем была и столовая, и кинозал, и гостиная, — для более солидных отдыхающих; другой — поменьше и попроще, с условиями похуже — для молодежи, студентов, школьников. Имелся еще и отдельный домик директора. Девушки нерешительно вошли в большой корпус. В нем было чисто, просторно, в вестибюле — натертые полы, ковровые дорожки, шелковые занавеси, громадная люстра. В высокой стенной нише стояла пустая тумба под бордовой парчой, очевидно, здесь раньше красовался бюст Сталина, который поспешили убрать. От его основания остался круглый отпечаток, а вместо бюста кто-то вывесил в нише самодельный шуточный плакат большими буквами «ПРИВЕТ ВАШЕЙ НАЦИИ ОТ НАШЕЙ ОРГАНИЗАЦИИ».
Они посмеялись, и Римма деловито сказала:
— Привет-то привет, но хорошо бы нам поселиться в этом корпусе, а не в том. И обязательно надо просить директора, чтобы нас поселили вместе. Но эти сухие бюрократы всегда любят отказывать. Его надо будет обворожить.