Чаша страдания - Страница 16

Побегав из одной советской инстанции в другую, он попал в обком партии. Перед ним за большим столом сидел молодой, хорошо одетый инструктор обкома, от него исходило ощущение благополучия и довольства жизнью. Пока Вольфганг объяснял свое положение, он с интересом рассматривал худого как скелет просителя.

— Что ж, можете идти и учиться, — сказал он.

— А справка?

— Справка не нужна. Идите и учитесь. Вы когда в последний раз обедали?

Вольфганг удивился:

— Обедал? По правде говоря, не помню.

— Вот вам талон в нашу обкомовскую столовую. Пообедайте и идите в институт.

— Спасибо, но… это, наверное, ваш талон.

— Идите и наедайтесь, только медленно, чтобы не навредить желудку.

Боже мой — этот обед был сказка! — полная тарелка жирного борща, мясные котлеты с макаронами и очень сладкий компот из сухих фруктов. Он ел медленно, потом с полным животом вернулся в институт. Ему сказали:

— Нам уже звонили из обкома. Все в порядке.

Вольфганг понял, какое всесильное и богатое учреждение — обком партии.

Как студент, он получал по карточке 400 граммов хлеба в день, и в столовой два раза в день давали жидкий суп, в который добавляли немного подсолнечного масла. От слабости у него иногда кружилась голова. Но теперь он знал, что для партийных и советских начальников существовали специальные столовые и закрытые магазины-распределители.

Время от времени Вольфганг получал открытки из поселка № 5 от Израиля Ламперта. Он писал по-русски, что они довольны жизнью — это было написано для военной цензуры, которая в войну проверяла все письма. А рядом, мелким почерком, по-английски, чтобы цензура не могла прочесть, он в разных открытках добавлял: «Живется нам все хуже. Начальник и колхозники издеваются над нами, посылают на самые тяжелые работы, а платят недостаточно. С тех пор как немецкие войска на фронте перестали продвигаться вперед, колхозники поняли, что они не придут освобождать их. Злые на советскую власть, они стали относиться к нам еще хуже, немцев иногда даже бьют. Мы боимся за нашего сына и за себя».

Как ни трудно жилось Вольфгангу, но он понимал, что Лампертам было намного хуже. Он решился поговорить о них с тем инструктором обкома:

— Ведь в газетах писали, что Америка вступила в войну с Германией и Японией после того, как в декабре сорок первого японские самолеты разбомбили американский флот в гавани Перл-Харбор. Значит, американцы — наши союзники.

— Вы правы — союзники.

— Нельзя ли помочь этим американцам?

— Я поговорю с секретарем обкома.

— Пожалуйста. Ведь люди в обкоме такие добрые.

— Добрые? Нет, не все. Знаете, почему я вам помогаю? В вашем деле я прочитал, что ваша мать сидит в лагере. Так вот, моя мать еврейка и тоже арестована. Но меня не трогают, потому что они с секретарем обкома были друзьями детства. Только это все между нами. Вот вам талон на обед.

И опять обком показал свою мощь: в поселок на имя семьи Лампертов ушло письмо о том, что они, как представители союзной державы, вызываются в Караганду. Вольфганг поехал встречать Лампертов на вокзал в Старый город, встреча была радостная:

— Мы так вам благодарны за помощь! Мы там так страшно намучились.

Всем нужны были продуктовые карточки, для этого надо было работать. В институте не хватало преподавателей, многие ушли на фронт. Израиль Ламперт устроился преподавать математику в педагогическом институте, Рахиль пошла работать библиотекарем, а мальчик Борис наконец пошел в школу.

Но в 1942 году Вольфганг вдруг получил предписание покинуть Караганду. Грустный, он слонялся по улице и случайно встретил группу немцев из Москвы. Одного из них он знал — это был крупный партиец Ганс Мале.

— Ты что тут делаешь?

— Учусь в педагогическом институте. А ты что делаешь?

— Мы приехали с важным заданием — встретиться в лагере с немецкими военнопленными.

Вольфганг не знал, что за городом был такой лагерь. Он пожаловался:

— У меня кончилось разрешение на жительство, мне надо куда-то уезжать.

— Ну, это можно устроить, — он обратился к человеку рядом. — Товарищ Ульбрихт, надо помочь товарищу Леонгарду.

Ульбрихт был секретарем немецкой коммунистической партии в изгнании, и, услышав его фамилию, Вольфганг понял, что это очень высокая делегация.

— Это можно устроить, — сказал Ульбрихт.

Вольфганга вызвали в обком, и инструктор сказал с улыбкой:

— Да, за вас просили. Можете оставаться в Караганде.

Ульбрихт оказался настолько важной фигурой, что его слушался даже карагандинский обком партии. Кто же он на самом деле?

Немецкая делегация побывала в лагере, провела работу по «перевоспитанию» пленных и привезла от них воззвание к немецкому народу — призыв прекратить войну и свергнуть гитлеровский режим. Вольфганг спросил:

— Много пленных подписали?

— Сто пятьдесят восемь человек, которые не были в нацистской партии. Это все больше интеллигенты — студенты, ученые. Другие все равно остаются преданными гитлеровцами, ненавистниками евреев и коммунистов. Эти все — тупая бюргерская прослойка немецкого народа.

Была устроена конференция, на которой Вальтер Ульбрихт говорил о новом направлении в работе немецкой компартии после войны в будущей Германии. Вольфганг слушал и поражался: значит, есть далеко идущие планы и Ульбрихт так уверен, что война закончится победой Советского Союза и коммунистическая партия будет играть в Германии важную роль. Он спросил своего приятеля Ганса Мале: