Чаша страдания - Страница 6

Мехлис никогда войсками не командовал, но считал себя прирожденным полководцем и любил вмешиваться в чужие приказы. Советские генералы не любили и побаивались его, они знали о его близости к Сталину, знали, что он пишет на них докладные записки в Кремль. И всем в армии было известно, что по наветам и приказам Мехлиса были арестованы и расстреляны десятки командиров и политработников. Сразу по прибытии на фронт Мехлис немедленно начал посылать в Ставку доносы на командующего Крымским фронтом Козлова и командующего 51-й армией Львова. Он кричал:

— А я считаю, что надо вести наступление с лозунгом «За Родину, за Сталина!» А я сообщу товарищу Сталину, что вы не выполняете его директив по наступательным операциям! А я потребую, чтобы он привлек вас к ответственности!

По указанию Мехлиса три армии сконцентрировали на фронте с линией всего в 16 километров, каждая дивизия занимала по фронту всего 600–700 метров. Он приказал выдвинуть тяжелую артиллерию и штабы армии прямо на передовую. Растерявшиеся от такой тесноты бойцы и командиры начали рыть окопы, чтобы укрыться от выстрелов. Но Мехлис опять кричал на командующих:

— Окопы?! А я запрещаю рыть окопы! Окопы подрывают наступательный дух бойцов, к которому призывает товарищ Сталин. Приказываю идти в атаку с призывом «За Родину, за Сталина!»

Для германского командования не могло быть лучшей цели, чем такая концентрация войск. Это стало причиной позорнейшего поражения — враги смешали все три советские армии в кровавую кашу и сбросили в море. Погибли сотни тысяч бойцов, и оба генерала были убиты в захлебнувшейся атаке.

Германские войска легко прорвались на Северный Кавказ, захватили весь Ставропольский край и город Грозный, овладели частью Кавказского хребта. В оккупации оказались тысячи жителей. Остановить немцев удалось только на границе Грузии.

Сталин жестоко критиковал своего любимца Мехлиса. В прежние времена он не задумываясь приказал бы расстрелять его как изменника. Но сейчас Сталин поступил с ним так необычайно мягко, что все удивились: Мехлиса только освободили от занимаемых должностей и понизили на два ранга. Так был пощажен преступник Мехлис — за любимый лозунг «За Родину, за Сталина!».

* * *

Во время отступления Саша Липовский вспоминал то, что слышал от бойцов из других соединений. Они рассказывали, что немецкие захватчики сгоняют толпы евреев, заставляют копать себе общие ямы-могилы и тут же на месте расстреливают их. Он с ужасом думал о своих родственниках, о маме и сестрах с семьями, оставшихся в Витебске, где хозяйничали немцы.

Их полк, с большими потерями отойдя еще дальше на восток, занял оборону на окраине города Рославля. Бойцы стали копать «гнезда» для орудий и окопы для себя. Вокруг росла довольно высокая рожь, в половину человеческого роста, и сквозь нее можно было разглядеть шедших на них немецких автоматчиков. Рукопашный бой со штыками был немыслим: немцы на расстоянии поливали всех огнем своих автоматов. Смерть казалась неминуемой. Что же делать, как остаться живым? Саша с ужасом увидел, как Фисатов вдруг встал из окопа и поднял руки вверх, чтобы сдаться. Он зашипел ему:

— Сашка, не делай этого!

— Пожить еще хочется, сержа…

Договорить он не успел, упал — автоматчик прошил его грудь наискось, в упор. Выстрелы стучали в ушах Саши приглушенно, как щелканье орехов. Он даже не успел погоревать об убитом друге, как осознал, что наступили и его последние минуты, что он станет следующей жертвой. Ах, если бы только кто-то мог представить — как хочется молодому солдату в этот последний миг пожить еще!

Но автоматчик не заметил его и прошел дальше. Мысль работала быстрей частого пульса — жить, жить, жить…

Если его возьмут в плен, он все-таки проживет еще сколько-то. Сколько? Недолго, его обязательно убьют, убьют очень скоро — как еврея. И не просто убьют, а заставят вырыть себе могилу. Что же делать, как спастись, как избежать неминуемой смерти? Почти автоматически Саша тихо-тихо прополз три шага к мертвому Фисатову и заглянул в его лицо, спокойное лицо с открытыми глазами и струйкой крови изо рта. В его ушах зазвучал голос Сашки, который совсем еще недавно пел с задором:

Чужой земли мы не хотим ни пяди,
Но и своей вершка не отдадим…

«Вот мы и отдали нашу землю», — подумал Саша возле мертвого друга. Потом сунул руку в его карман и вырвал «смертный паспорт», который сам туда зашивал. Он действовал быстро, постоянно оглядываясь — не видит ли кто? Вложив паспорт Фисатова себе в карман, свой собственный он сунул ему. Эта мысль пришла Саше в голову совершенно неожиданно — сработал механизм самозащиты. Ему представлялось, что паспорт русского парня давал ему надежду пожить еще: если его не убьют сейчас, а возьмут в плен и проверят документы, то за еврея сразу не примут и появится надежда. Он тихо шепнул мертвому:

— Прости меня, Сашка, ты прав — пожить еще хочется, — и отполз.

Через десять минут немецкий автоматчик возвратился обратно, заметил его, подошел не спеша, наставив на него автомат. Потом ухмыльнулся и, очевидно, подумал что-то. Саша следил за ним и с ужасом видел, как немец поднял с земли его собственную винтовку, повертел, ухмыляясь, занес прикладом вниз над его головой — сейчас он размозжит его голову ударом приклада.

— Tóten Sie mich, bitte nicht! (Не убивайте меня, пожалуйста!)

Немец уже занес приклад, но услышав немецкую речь, застыл на месте:

— Sprechen Sie Deutsch? (Вы говорите по-немецки?) — спросил он удивленно.