Чаша страдания - Страница 43

А заключенные выживали на грани, помогали друг другу, рассказывали истории из жизни, хотя редко говорили откровенно о причинах ареста. Однажды в камеру втолкнули избитого немолодого человека, на лице его запеклись потеки крови — очевидно, Вилли сильно бил его по голове. Саша присел возле избитого на пол и мокрой тряпкой стал осторожно стирать кровь около ран. Только легкое подергивание мышц лица выдавало реакцию узника на боль. Через несколько дней он поправился и они с Сашей разговорились. Причину своего ареста мужчина не скрывал: он был сыном поляка и еврейки. К тому же в 1939 году, после вторжения немецких и русских войск в Польшу, он не сбежал, а остался в подпольном отряде сопротивления, скрываясь в Варшавском гетто.

Он был полковником Генерального штаба польской армии, представителем высшего света, знал четыре языка, в том числе и русский, был очень интеллигентным, высокообразованным человеком. Саша, любознательный от природы, многое узнавал из тихих рассказов полковника о разных странах. Ему это хотя бы частично восполняло недостатки общего образования. Сидя рядом с полковником в углу камеры, он заслушивался — все было до того интересно, что даже собственные горести куда-то уходили. Однажды Саша, смущаясь, сказал ему:

— Знаете, мне ведь пришлось участвовать в советском вторжении в Польшу. Я видел польских евреев, таких ортодоксальных, каких не было в России. Я знаю, что польских офицеров угоняли в плен, и их семьи тоже. Но я ничего не слышал об их судьбах. На самом деле я и тогда не понимал причин нашего вторжения, и теперь не знаю — что все это значило?

Полковник нахмурился:

— Судьба польских офицеров оказалась трагической — ваши советские их всех расстреляли.

— Как — расстреляли? Почему — они же пленные?

— Да, пленные, — он помолчал. — Теперь идет такая безжалостная война, в которой сама идеология диктует зверства. Фашисты, коммунисты, все готовы уничтожить друг друга во имя своих, без сомнения, ошибочных идей. Ваши не пощадили польских пленных, потому что они выступали против коммунизма. А ведь эти люди были цветом нашей Польши, гордостью ее. Впрочем, и немцы делают то же самое с советскими пленными.

Видя, что Саша обескуражен, полковник углубился в тему и дал глубокую политическую оценку разделению и фактической ликвидации Польши. Он сказал:

— Когда война все-таки закончится, немцы потеряют не только Польшу, но и свою собственную Германию.

— Вы думаете, Германия все-таки проиграет?

— Я уверен. У нее нет такого сырьевого и человеческого потенциала, как у России с Америкой.

— Но куда же она денется, Германия?

— Ее поделят между собой победители — русские и американцы, как была поделена моя Польша. Германию разделят на зоны влияния, и это будет ей возмездием. Особенно за гибель евреев, за то, что немцы сделали в Варшавском гетто.

Саша ничего не знал о существовании еврейских гетто в оккупированных городах. Полковник тихо и обстоятельно рассказал ему о восстании в Варшавском гетто:

— Эпопея Варшавского гетто по масштабности трагедии может быть приравнена к библейским сказаниям о других страданиях еврейского народа. Может быть, ее когда-нибудь включат в новую Библию. Как только немцы вошли в Варшаву в октябре тридцать девятого года, они приказали евреям под страхом смерти сдать все деньги в кредитно-финансовые учреждения, оставляя себе только гроши. Им было приказано носить на одежде звезду Давида и запрещалось пользоваться городским транспортом. Потом гестаповцы приняли решение создать изолированное еврейское гетто. Они со всей серьезностью утверждали, что евреи являются переносчиками инфекционных заболеваний и их изоляция — это защита нееврейского населения от эпидемий. А ведь среди евреев были наиболее зажиточные и культурные горожане. В Варшаве жило четыреста сорок тысяч евреев, это тридцать семь процентов жителей города. Их выселили из квартир, и на всех выделили участок города всего в четыре с половиной процента его площади, в десять раз меньше того, что они имели. Давка, теснота, антисанитария — в каждой комнате жило по десять и больше человек. Но и этого гестаповцам было мало: евреям приказали обнести себя кирпичной стеной в три человеческих роста. Все взрослые обязаны были работать над сооружением стены.

Тут Саша шепотом переспросил:

— Обнести самих себя кирпичной стеной?

— Да, евреи должны были замуровать себя сами. 16 октября 1940 года гетто было полностью окружено стеной, 440 тысяч евреев оказались замурованными. Выходили только по особому разрешению — на работу на немецких фабриках по двенадцать часов в день. И это было редким счастьем. На все гетто работало семьдесят пекарен, и норма снабжения хлебом для каждого была — сто восемьдесят четыре килокалории в день, то есть в десять раз меньше минимальной нормы для выживания. Это был расчет на вымирание. Но евреи народ неистребимый. Кроме этих пекарен они смогли организовать восемьсот нелегальных крохотных пекарен и довели калорийность питания до 1125 килокалорий в день. Это тоже ниже нормы. Каждый день от голода, холода, тесноты и болезней умирали сотни людей. Специальная команда так называемой еврейской полиции, состоящая из пяти тысяч человек, подбирала трупы и вывозила за город — в общие могилы.

Но гестаповцам и этого показалось недостаточно. 22 июля 1942 года они объявили, что всех евреев будут вывозить на восток. Еврейской полиции было приказано обеспечить ежедневную отправку на железнодорожную станцию шести тысяч евреев. В вагон для скота загоняли не менее ста человек. Литовские и украинские коллаборационисты вылавливали и расстреливали тех, кто пытался скрыться. За одну неделю вывезли 60 тысяч евреев, в основном в концентрационный лагерь в местечке Треблинка. Туда же 6 августа было отправлено двести детей, воспитанников детского дома. Директору, педагогу-поляку еврейского происхождения Янушу Корчаку предложили освобождение, но он отказался и поехал со своими воспитанниками. Все были уничтожены. В течение пятидесяти двух дней, до 21 сентября 1942 года, в Треблинку было вывезено 265 тысяч евреев.