Чаша страдания - Страница 59

— Все на месте?

Ему радостно отвечали:

— Все на месте, господин Шиндлер. Спасибо вам!

Комендант лагеря полковник Рихард Бауэр вышел из своей конторы и издали молча наблюдал, Шиндлер кивнул ему и дал знак рукой. Бауэр дал знак Хекеру, тот — машинисту, и состав тронулся в обратный путь — с теми же заключенными, с живыми евреями. Чудо! Уехать из Освенцима живым — это было чудо!

И Зика Глик, человек большого практического ума и жизненного опыта, понял: такое чудо освобождения смертников не могло произойти по желанию гестаповских верхов, это могла сделать только очень большая взятка. Он знал это по своему опыту из прошлой жизни, когда ему приходилось давать большие взятки и добиваться невозможного. Большая взятка, по-настоящему большая, всегда срабатывала.

За Шиндлером медленно двигалась его машина. С риском быть избитым или попасть в карцер Зика кинулся вперед — открыть дверцу машины. Он низко склонился перед Шиндлером и украдкой улыбнулся такой дружелюбной улыбкой, какой умел улыбаться только он:

— Господин Шиндлер, люди мне рассказали про вас. Спасибо вам от всех евреев мира. Они вас не забудут.

Шиндлер улыбнулся ему, тоже дружественно, и подмигнул. Машина укатила вслед за составом со спасенными.

Комендант лагеря заметил эту услужливость Зики и велел наказать его за приближение к Шиндлеру. Зику в тот же день перевели работать в крематории филиала Освенцима Бжезинки, в самый активный лагерь уничтожения. Там еще горели четыре из пяти лагерных крематориев и работа была тяжелей.

22. Восстание в Освенциме

Лагерь Бжезинка был главным «центром смерти» Освенцима и Зика сразу понял: работа для «зондеркоммандо» в нем будет буквально на убой. Но извне доходили глухие сведения, что с востока приближаются русские войска, а с запада — американские. И по охране было видно, что они все больше чем-то озабочены: то они становились злее собак, то, наоборот, переставали обращать на заключенных внимание. Зика быстро понял, что они опасались будущего. Эх, если бы ему удалось выжить в этот последний период войны…

Судьба свела Зику с двумя польскими евреями, Залманом Градовским и Иосифом Дережинским, такими же членами «зондеркоммандо», пока еще выносливыми здоровяками, каким был и он сам. Присмотревшись к нему, оба завели с ним разговор:

— У нас у всех никаких иллюзий относительно нашего будущего нет — нам всем погибать здесь. Когда мы увидели пролетавшие вдали американские бомбардировщики, мы обрадовались, мы надеялись хотя бы на то, что они станут бомбить лагерь. Пусть бы мы погибли от американских бомб, но знали бы, что лагерь будет разрушен. Но они пролетели мимо, не сбросив ни одной бомбы. Тогда мы окончательно поняли, что наша доля — быть убитыми немцами. Но мы не хотим так просто подставить им свои головы. Теперь слушай: в прошлом году сформировалась группа сопротивления, которая помогла некоторым сбежать из лагеря. Было всего семьсот попыток к бегству, удалось сбежать только тремстам заключенным. Но эсэсовцы ввели правило: если сбегал какой-нибудь узник, то они убивали всех заключенных из его блока. Поэтому мы не собираемся организовать побег, мы хотим организовать восстание. Восстание, понимаешь?! У нас есть немного оружия, нам удалось спрятать его. Хочешь участвовать?

Зика лихорадочно думал: воевать с гестаповцами в их лагере равносильно самоубийству; его собственная задача — выжить во что бы то ни стало: он обещал это себе и своей невесте Лене. Выжить… Но не в натуре смелого и решительного Зики было пятиться назад и показывать свою слабость. Он думал.

Градовский и Дережинский смотрели на него и ждали ответа. Потом Градовский протянул ему листок бумаги:

— Смотри, что я написал, это наше завещание. Я зарою его в пепле, и когда-нибудь кто-нибудь это найдет и прочтет.

Некоторые из заключенных обязательно хотели оставить после себя записанные ими горькие и жуткие впечатления о лагерном существовании, они тайком клали записки в ямы с пеплом от трупов. Зика взял исписанный мелким почерком листок и прочитал послание на идиш: «Дорогой следопыт, ищите везде. На каждом клочке площади. Лежат там (закопаны) десятки моих и других документов, которые прольют свет на все, что здесь происходило и случилось. Также зубов здесь много закопано. Это мы, рабочие команды, нарочно рассыпали, сколько только можно было по площади, чтобы мир нашел живые следы миллионов убитых. Мы сами не надеемся дожить до момента свободы. Несмотря на хорошие известия, которые прорываются к нам, мы видим, что мир дает варварам возможность без оглядки уничтожать, а в конце концов и вырвать с корнем остатки еврейского народа. Получается, что союзные государства, несущие мир, как будто довольны нашей страшной участью. Перед нашими глазами погибают теперь десятки тысяч евреев из Венгрии, Чехии и Словакии. Евреи эти, наверное, могли бы достигнуть свободы. Где только к варварам ни приближается опасность, и они понимают, что должны будут уйти, там они забирают остатки евреев и привозят их в Биркенау-Освенцим или Штутгоф около Данцига.

Мы, „зондеркоммандо“, уже давно хотели покончить с нашей страшной работой, совершаемой под страхом смерти. Мы хотели сделать большое дело. Но люди из лагеря, часть евреев, русских и поляков, всеми силами удерживали нас и принудили отложить срок восстания. День близок — может быть, это случится сегодня или завтра. Я пишу эти строки в момент величайшей опасности. Пусть будущее произнесет над нами приговор на основании моих записок, и пусть мир видит в них каплю, минимум того страшного трагического света смерти, в котором мы жили».