Чаша страдания - Страница 91

Больше года происходили вечерние сборища у Нины, и шум очень раздражал подозрительных соседей. Некоторые пытались подслушать у двери, о чем они там столько шумят и спорят. В послевоенные годы стали подпольно исполняться песни нового содержания, сатирически изображающие советскую действительность. Их авторов еще никто не знал, и магнитофонных записей в быту еще не было, но молодежь научилась записывать эти песни примитивным способом, на старой рентгеновской пленке, и крутить как пластинки. Несколько раз соседи слышали сквозь шипение звуки музыки и голоса ребят, подпевающих со смехом:

Со двора подъезд известный
Под названьем «черный ход».
В том подъезде, как в поместье,
Проживает черный кот.

Он в усы усмешку прячет,
Темнота ему — как щит.
Все коты поют и плачут,
Только черный кот молчит.

Он давно мышей не ловит,
Усмехается в усы,
Ловит нас на честном слове,
На кусочке колбасы.

Он не бегает, не просит,
Желтый глаз его горит,
Каждый сам ему приносит
И «спасибо» говорит.

Он ни звука не проронит,
Только ест и только пьет.
Лестницу когтями тронет
Как по горлу поскребет.

Всех слов разобрать за закрытой дверью не могли, но упоминание усов казалось подозрительным. На чьи усы это намек? Почему «желтый глаз горит»? У товарища Сталина тоже усы и глаза желтоватого оттенка. Когда песня доходила до конца:

Оттого-то, знать, невесел
Дом, в котором мы живем…
Надо б лампочку повесить —
Денег все не соберем, —

ребята начинали дружно хохотать и повторять: «Надо б лампочку повесить — денег все не соберем». Подслушивавшим это казалось уже совсем подозрительным: чего они хохочут, что значит — «невесел дом, в котором мы живем», на какую такую «лампочку» намекают?

* * *

Нине приглянулся курчавый студент Алеша Гинзбург. Он держался немного особняком, но всегда здоровался с ней, приятно улыбаясь. В круг гостей на ее «суаре» он не входил. Про него ходил слух, что он сын министра, но он вел себя и одевался скромнее других, не пижонил, как многие, был со всеми приветливым. Она исподволь наблюдала за ним — у него была мягкая и осторожная походка, говорил он тоже мягко и как бы взвешивая слова. На фоне других ребят Алеша Гинзбург выделялся приятным благородством поведения. Нина почувствовала в нем какую-то сдержанную силу. Странно было, что он не заводил близких отношений с ребятами, не ухаживал за девушками. Кто-то говорил, что он хороший поэт. Нина мечтала заполучить его в свою компанию, ей хотелось, чтобы он воспевал ее в стихах, а может быть, и… А почему нет? Она знала силу своих чар.

Однажды на занятиях зашел разговор о русском национальном характере и его типичной черте — безалаберности, описанной чуть ли не всеми классиками литературы. Спросили Алешу Гинзбурга:

— Что ты можешь сказать об этом?

Немного помолчав, он скромно ответил:

— У меня есть стихи на эту тему.

— Прочитай — любопытно послушать.

Он читал слегка напевно, как все поэты:

РУССКАЯ БЕЗАЛАБЕРНОСТЬ

Педанты всех стран —
За порядок и правильность,
От корки до корки.
Но русская безалаберность
Вошла в поговорки.

Не прихоть она, не чудачество,
А древнее наше качество,
Народа черта гражданская;
А в ней — и раздолье лихачества,
И тихая грусть славянская;
И силы великой брожение,
И буйное, и смиренное,
И всех этих черт смешение
Для русских обыкновенное.

Грусть нам она, и потеха,
Грех наш, и наша праведность,
Помощь нам, и помеха —
Русская безалаберность.

И мысли, и их выражение были необычными. Нина слушала, пуская в ход свою наигранную мимику: то опускала глаза, то удивленно поднимала брови, то хлопала ресницами, то улыбалась, то опять становилась серьезной. Ребята принялись горячо обсуждать — правильно ли он написал, все ли выразил. Но Алеша не слушал, а только смотрел на Нину. Ему хотелось знать ее мнение, но он стеснялся спросить. Немного погодя она сама подошла к нему:

— Алеша, ты гениальный поэт!

Он смутился: даже при обычной для молодого поэта самовлюбленности, такого он не ожидал.

— Ну уж — гениальный. Скажи проще: тебе понравилось?

— Я потрясена.

И тогда она стала агрессивно охотиться за ним: садилась на лекциях рядом и показывала свои красивые коленки, а в общих разговорах звонко и немного развязно смеялась, привлекая его внимание. Когда он смотрел на нее, она играла глазами, зная: в такие моменты оторвать от нее взгляд трудно.

И Алеша влюбился, влюбленность ударила ему в голову впервые в жизни. Как любая первая любовь, она была безумной. Он и раньше был робок с девушками, целовался всего с двумя-тремя, да и то больше из любопытства. Его все больше тянуло испытать сексуальное наслаждение, но, влюбившись, он стал еще более робким. Нина чувствовала, что с ним происходит, и решила вдохновить его чувство. Она начала издалека:

— Алеша, конечно, ты умеешь писать стихи. А что ты чувствуешь, когда пишешь?

— Что чувствую? Наверное, поэтическое вдохновение.

— А что это такое — вдохновение?

— Как тебе это сказать? Это какой-то импульс особой энергии. Лучше всего об этом написал поэт Самуил Маршак: